Ему очень хотелось показать нам родные земли в другом свете, вытащить из прошлого нечто процветающее, ныне почти забытое. «Егерь» остановился на площадке у автодороги, на пересечении улиц Ленина и Пионерской.

— Самый знатный вид в округе, между прочим! Смотрите, молодые, наслаждайтесь! Вон северный склон Западного Кавказа. Там Шепси, Фишт-Оштен, Большой Тхач, видите?

Мы не видели, но вежливо кивали.

— Многие тут останавливаются, чтобы глаза и душа отдохнули. Не в выходные, конечно, тогда все сломя голову к морю прут, торопятся успеть. Ну не красиво ли? А какая тут раньше рыбалка была, скажу я вам! Спокойная, вдумчивая… С друзьями ездили. Неподалеку пруды зарыбленные, их мой старый знакомый держал. Сазан, карп, карась! Эх…

Я уже знаю, что старых знакомых у Чуприна очень много. И это хорошо: практически по любому вопросу о нынешней обстановке дед готов вывалить кучу актуальной информации.

Панорама поистине величественная. Залюбоваться можно.

Если бы не творящееся вокруг.

Пока я ехал к центру поселка, Григорий Петрович, как записной краевед, рассказывал о станице всякое интересное, начиная с дореволюционных времен.

— На Пионерскую сворачивай. Да, правильно. Кстати, эта самая Пионерская раньше называлась Мертвой улицей.

— Да ладно! — заржал Гоблин. — Зомби по ней ходили?

— Эт, смешливый ты человек! Какие такие зомби, молодой?! Покойников по ней носили из церкви на кладбище!

Интересно, как на этот счет юморили пионеры? Большинство улочек в станице были короткими и узкими. Как и везде на юге, стоит вам только съехать с проторенных туристических путей, как следы ухода за проезжей частью пропадают начисто, исчезают тротуары и дождевая канализация. Это только приезжим кажется, что на Кубани все игрушечно на загляденье. Изнанка есть.

— Во время оккупации в станице не немцы стояли, а словаки.

— Да иди ты! — теперь уже я возбудился. — Словаки? У нас есть такая Эльза Благова, она на Платформу из Словакии прибыла.

— Приметная дивчина? — тут же осведомился Чуприн.

— Куда уж приметней, два друга из-за нее чуть не переругались… Летчица она, Григорий Петрович. Главная у нас по летному делу, для ее хозяйства двигатели и тырим.

— Надо же, как оно бывает, — задумался наш проводник. — Связи межвременные! Аэроплан у нее какой?

— «Пайпер Каб».

— Хорошо, но несерьезно, — дед сразу поставил штамп.

— И судья у нас футбольный, сука, тоже словак, ага, — недобро нахмурился Гоблин. — Помнишь, Кастет, как он нам два мяча в матче с казачками не засчитал?

— Ну, здесь словаки не злобствовали, даже смягчили условия, можно сказать… Словакия ведь получила независимость из рук Гитлера, после захвата Чехии, вот и вынуждена была плясать под немецкую губную гармошку. До войны там имела вес компартия, людям внушили, что СССР — процветающая страна. А как словаки на фронт прибыли, так сразу в коммунизме глубоко разочаровались, понимаешь. Увидели местную бедность да убогость — Кубань же была одним из самых обиженных советской властью регионов! В общем, сложилось у них убеждение, что такой бедный и измученный народ нагибать негоже… И в Саратовской они старались народ не обижать, даже помогали как-то. На кухне каждое утро выдавали детям по куску белого хлеба с толстым слоем масла, на машинах катали. Словацкий врач в госпитале днем лечил своих, а ночью местных жителей и партизан. Правда, каждое утро они забивали то корову, то теленка, но в отличие от немчуры не забирали, а воровали, оккупанты все же! Немцы посмотрели на такое дело, поняли, что словаки воевать не хотят, а с местным населением вступают в нежелательные контакты, да и убрали их в тыл…

Население в станице имеется. Пару раз я заметил местных жителей, быстро прятавшихся в жилищах. Ученые, не собираются встречаться с очевидно тревожной машиной. Значит, нет крепкой крыши.

Мы остановились в центре, на перекрестке.

Тихий провинциальный центр. Слева видна пожарная часть, две красные машины стоят прямо на улице, никто их не прибрал — надо переоборудовать, снимать лишнее… Пара взломанных и опустошенных магазинчиков, какое-то административное здание, не разберу, что написано на вывеске. Особнячком выпендривается высокий кирпичный терем с четырьмя башенками по углам — сразу видно, что эти хоромы строил человек богатый, с проблемами вкуса. Нарядная красно-белая АЗС «Лукойла», тоже вскрытая, причем по-варварски: зачем-то раздаточные колонки свернули, дуболомы… За остановкой — местная архитектурная ценность, ухоженное одноэтажное здание старой постройки, смотрит на дорогу фронтоном с четырьмя белыми колоннами. Зачем вообще на них вывески размещать? Это обязательный для центральной площади таких поселений Дом культуры. Как и в Хадыженске.

— Остановка, братва! — объявил я. — Курим, оправляемся, прикидываем еще раз. Григорий Петрович, куда? Напоминаю, отныне вы всегда с оружием в руках.

В очередной раз подумалось: через полчаса за спиной останется еще один славный уголок, обреченный судьбой на вымирание. Ничего здесь не сладится. Останутся лишь руины. Нет движущей силы, нет идеи.

Спокойно покурить нам не удалось.

Мне казалось, что болид падает медленно.

Чего быть не может. Однако нечто кинематографическое в происходящем давало такой эффект. Былой телевизор все еще подставляет… Если бы я смотрел на это, сидя в активных 3D-очках перед огромным LED-монитором, то наверняка восхитился бы. Фантастическое зрелище: по серому небу летело нечто страшное, огромное и светящееся — в голове не укладывалось, что настолько большие каменюки могут прилетать из космоса, подобных, слава богу, мы раньше не наблюдали. Опыт есть, видели и крупные, но не настолько же!

Раскаленный шарик посреди серого одеяла… Нет, даже не шар, а овал, уж не знаю, так ли это было на самом деле или же свечение на скорости создавало такой эффект.

На этот раз ассоциации с реактивным самолетом не возникло: слишком разный масштаб объектов и эффектов. Да и заранее появившийся звук был другим. Страшнее.

Он шел прямо над нами. Очень высоко, свечение пробивает через облака.

— На Майкоп падает! — закричал Сомов.

Наверное, Мишка прав. Во всяком случае, убийственный болид летит в ту сторону. Как всегда, расстояние определить было трудно.

— Что встали васями, рвем в машину! — продолжал кричать напарник.

В кабину я влетел за пару секунд.

— В мясо расплющит! — тяжело дыша, бросил Сомов. — Прячь «егеря»!

Пошел звук. Низкий, дрожащий. Ослепительный шар в южной части небосвода уже светился ярче солнца. Ерунда, конечно, это от страха кажется. Гул и грохот прохождения болида постепенно заполнили пространство. Основной звук придет позже, после удара.

— За Дом культуры ховайся, молодой, за стеночку, за стеночку, — скороговоркой, но довольно спокойно подсказал Григорий Петрович.

— Да вон же дом капитальный! — Я показал на хоромы за забором.

— Цыганский он, сами у себя все сперли! — пренебрежительно махнул рукой дед. — Рассыплется!

Старое здание не внушало… Сколько ему лет?

— За Дом культуры-ы! — уже настойчивей завыл проводник.

— Кастет, бляха!

— Да не дергайтесь вы, трахома! Успеем! Пока еще волна дойдет! Задергались, как на танцах…

Так, АЗС точно не годится, у сооружения вообще не крыша, а готовый огромный дельтаплан.

— Костя, дело тебе говорю!

— Слышу я, Григорий Петрович, слышу!

А вот это административное? Нет. Я и сам знаю ответ — цемент там почти отсутствует, тоже сперли. Это в прошлые времена мы удивленно хихикали, разглядывая кадры хроники какого-нибудь американского катаклизма типа торнадо, когда легкие домики взметало в воздух, словно пушинки. Ничего, в последнее время и сами научились так строить — один гипсокартон и сайдинг, внешне красиво, внутри — пустота! Что и подтверждали собственные итоги разбора последствий очередного урагана.

В небе клубился даже не след обычного метеороидного трассера — на фоне грязно-серых облаков к земле продолжалась вытянутая под углом черная полоса жирного дыма, оставшегося вдоль траектории пролета болида. Яркость тела объекта стала такой силы, что, как мне показалось, на земле образовалась тень.